Автор: RODINA_SELO@MAIL.RU
Рейтинг автора: 2 656
Рейтинг критика: 21 790
Дата публикации - 07.03.2012 - 03:19
Другие стихотворения автора
Рейтинг 4.9
| Дата: 12.03.2012 - 14:15
Рейтинг 4.9
| Дата: 04.03.2012 - 22:43
Рейтинг 4.9
| Дата: 08.01.2012 - 02:16
Рейтинг 4.8
| Дата: 01.02.2013 - 00:12
Рейтинг 4.9
| Дата: 01.02.2012 - 10:53
Рейтинг 4.8
| Дата: 21.01.2012 - 10:35
Рейтинг 4.8
| Дата: 03.02.2012 - 03:00
Рейтинг 4.9
| Дата: 25.01.2012 - 16:10
Рейтинг 4.8
| Дата: 31.12.2011 - 02:59
Рейтинг 4.9
| Дата: 04.02.2012 - 23:09
Поиск по сайту
на сайте: в интернете:

Семейный праздник (8)

На удаляющийся свет машины смотрел и Витя, только что подошедший к месту, где был привязан телёнок. Нет, он мог бы и раньше подойти, но свет фар остановил его на расстоянии: не стоит выходить на свет, чтобы тебя рассматривали, как облупленного. Метались какие-то люди, долетали чьи-то неразборчивые голоса, на расстоянии тревожные и суетливые, словно при пожаре, и Витя даже разозлился немного: когда уже угомонятся и дадут спокойно дойти до дому, без опасения кого-либо встретить? Не луговина, а проходной двор какой-то посреди ночи!..
Теперь он не мог понять, почему валяется ведро. Обычно его не оставляли… Телок лежал на траве, сытый и довольный. Был бы голоден, подбежал бы как миленький!.. Рядом, в кустах бузины, засвистела какая-то птица и тут же смолкла, словно испугавшись кого-то. Из кустов вышла собака и уставилась на Витю, словно ожидая чего-то от него. «Ну, что ты хочешь, чтобы приласкали тебя? Обойдёмся без сантиментов». Он зашагал уже к совсем близкому дому и как-то отстранённо подумал, что собаки не знают всех треволнений людских, но разве они счастливее от этого?.. Смотревшая вслед собака думала так же…
В доме было темно, и Витя решил заскочить только к бабушке, а потом – в клуб. «Поем после танцев, -решил он. – А то везде опоздаю…» Он поднялся в полной темноте наверх. («И что за привычка выключать в коридоре свет?» - возмутился он мысленно, и тут же возразил самому себе. – Но ведь и я не включил его почему-то…»)
Бабушка пряла, Валерий в соседней комнатушке, по-видимому, спал. Увидав Витю, бабушка перестала прясть.
- А? Чаго? – спросила она обеспокоенно.
- Нет, нет, ничего, я просто так, пришёл тебя проведать…
- Ти у клубе быв, ай не?
- Да нет, я гулял, в лес ходил…
- Да рази ж у такую темь гуляють, мый хлопчык? Ти знайшов чаго?
- Нет, я не за грибами, просто так… А тебе не скучно тут одной?
- Якая там скука… сижу и сижу сябе… Неколи скучать…
- Ты, наверное, вспоминаешь про свою жизнь, когда вот так сидишь над прялкой?
- Ай, унучок, ничого хорошего не было, каб успоминать яе…Можа, что й вспомню когды...
- Ты бы рассказала о каком-нибудь случае, более подробно, если помнишь, конечно…
- И-и, няужож усё упомнишь! Жизень, як сон – даляко, унучок…
Бабушка никак не могла выйти на конкретный разговор, - то ли действительно ничего не помнила,то ли ей просто было отрадно вот именно так,не утруждая свой ум воспоминаниями, всё же предаться едва ощутимым волнам времени, ублажающим душу и разум старого человека… Словно лёгкое вино, кружили они голову вихрем далёких видений, которых в жизни были миллионы… Кто мог бы сейчас хоть на мгновение проникнуть в эти переливы старческих чувств и видений, в эту неповторимую «киноленту» человеческой жизни, которая проносилась в мозгу то с огромной скоростью, то замедляла свой ход и двигалась плавно, как это бывает в рапидной киносъёмке… И точно так же, как в кино бывает стоп-кадр, вдруг возникала в памяти человека ясная картина и как бы останавливала дальнейший ход воспоминаний и всё заполняла собой…
- Ты знаешь Пронь-раку? Пронь-раку читав? – Витя почувствовал, что бабушка сейчас расскажет что-то конкретное,это было видно по её лицу,задумавшемуся и сосредоточенному. – У войну з Володем нашим, твоим дядьком, мы чуть не попали под бомбы. Шли мы из дяревни на станцию и дошли до раки Пронь, а там фронт быв: от по ету руку – немцы, а по ету – наши. И палять друг у друга,- аж дым стоить! Мы упали у якую-то яму, и как раз радом разорвався снарад, нас присыпало землёй. Выползли мы из ямы, и не знаем, у какую сторону бяжать, где наши, а где немцы. Побяжали к лесу, спрятались у кусты. Слышим – идуть немцы. А воны такие звярЫ, - расстрыляють, и усё! Мы ляжим тихонечка, ня дышим. Прошли, не заметили… А следом другия идуть. Мы – опять у кусты, и на дорогу ня успели выйти. Прыслушались – ето наши, русские. Мы к ним со слезами, говорым, что недалеко немцы пройшли,ушли упярод.Ихний командер приказав догнать немцев и уництожить, а нам дав одного солдата и вялел отвясти на станцию… Страшно было, унучок, а што исделаешь? Так и жили радом со смертью…
- Мамка говорит, что ты работала в тифозной больнице?
- Работала, унучок… Ай, и помирали жа, горамычные… Зинка заболела, помогаючи мне… Ну, думала, усё, памреть Зинка! Ничаго, живая осталася…
«Ничего, живая осталась, и ещё подарила миру семь жизней, в том числе и его, Витину, жизнь» - как-то сходу подумал Витя, - и ужаснулся тому, что этого могло бы и не быть… Как не сбылись миллионы надежд тех, кто навсегда остался под землёй, в крематорской золе, в пепле сожжённых деревень… Вдруг Витя со всей силой ощутил, как немцы, когда-то убивая современную им жизнь, убивали и будущую жизнь, в которой теперь живёт он и могли бы жить ещё десятки миллионов его сверстников, убитых ещё до рождения… Насколько же мы должны быть благодарны тем, кто выжил в нечеловеческих условиях и спас жизнь для продолжения! Каждый миг их мучений тогда – ради его сегодняшнего счастья: дышать, стоять под «слепым» дождём, любить женщину… Но как, каким действием или поступком отблагодарить людей, перед которыми в неоплатном долгу?Обнять, поцеловать? Не поймут... К тому же, это не исчерпывает и тысячной доли благодарности… Просто любить и уважать? Но разве много найдётся детей и внуков, которые скажут, что не любят своих родителей и стариков? А много ли найдётся, в свою очередь, матерей, испытывающих истинное материнское счастье, - то есть, радующихся на своих детей, получающих от них радость? В чём тут дело? Что произошло? Что пало между отцами и детьми, что заслонило им дорогу друг к другу? Конфликт отцов и детей в тургеневские времена носил, скорее, социально-политический характер, нежели семейный или бытовой. А сегодня он стал морально-психологическим, нравственным, то есть, более сложным, - не определимым ни с первого, ни со второго взгляда…
Что делить, например, отцу и Валерию? Нечего. А конфликт – самый непримиримый. Что делить братьям между собой или с отцом? Нечего. А конфликт – носится в воздухе… Психологические связи людей, родственных по крови, - это, пожалуй, наиболее интересные явления психологии человечества…
И вдруг Витя, совершенно неожиданно для себя, подумал: как же я смею ударяться в философию, когда рядом конкретный человек,бабушка, рассказывающая ему о своей жизни?! «Любить всё человечество легче, чем отдельно взятого человека»,- так примерно когда-то выразился Достоевский… Быть может, все беды – от этой почти незаметной на первый взгляд невнимательности к человеку, который рядом? Он спешит на танцы, походя спрашивает бабушку о её жизни, в мыслях отвлекается на всё человечество, а в результате… стало ли ей хоть немного теплее и легче? «Лучше уйти, это будет честнее» - подумал Витя и осторожно сказал:
- Ну, ладно, бабушка, я пойду…
- Иди, иди, унучок, отдыхай, у мяне ничого интяресного тата няма…
Витя задержался у двери, чувствуя горячий комок, подкатывающийся к горлу. И что за сантименты! Того и гляди, расплачется, бросится обнимать и целовать бабушку…
Огромным усилием воли он сдержал себя, хотя на глазах выступили горячие слёзы, и, коротко вздохнув, спустился вниз, нетерпеливо вышел на улицу. Ах, ты, какая ночь! Словно в мире никаких проблем, одна благодать и покой: для всего человечества - и для каждого человека в отдельности…
По асфальту шоссе гуляли пары. Витя проходил мимо, чуть в стороне, чтобы не тревожить, не прерывать их негромких воркований… Хорошо и необъяснимо грустно было на душе… Чем оглушить себя, чтобы не сосало под сердцем, чтобы не сутулился, чтобы хоть раз ни о чём не думал?
Возле клуба и на заборе, ограждающем памятник Ленину (забор почему-то представлял собой гигантские цепи), как обычно в эту пору, было многолюдно. Молодёжь курила, шумела, смеялась. В танцах как раз был объявлен перерыв, и все двери клуба распахнули настежь. Чувствовалось, что основной накал танцев перевалил за какую-то невидимую черту и стал заметно угасать. Многие пары и одинокие фигуры потянулись от клуба в разных направлениях…
Витю сразу окликнули, посыпались рукопожатия, восклицания, шуточки, просьбы спеть что-нибудь… Стало легче на душе, и волна благодарности к этим людям поднялась в Витином сердце. Всё-таки любили его в посёлке, уважали. Ещё когда учился в школе, он активно участвовал в самодеятельности и имел заметный успех. Да ещё с девятого класса стал печатать в районной газете свои стихи, что вызывало особенное почтение односельчан. «Поэт» - полушутя, полусерьёзно говорили о нём. А когда он поступил в Ленинградский институт культуры, его стали звать «пан Артист!», и опять же за шутливым прозванием чувствовалось почтение…
Учился Витя на колхозную стипендию, поэтому вернулся по окончании института в посёлок и стал работать в клубе художественным руководителем. Вот уже второй год как пошёл…
К Вите подошла Зинка Косова, давно «положившая» на него глаз. Гриша куда-то исчез, да и женатый человек, а братик – молодой, симпатичный, образованный… Поэт и Артист!
- Здра-авствуй, Ви-итя, - растягивая слова, жеманно произнесла она. – Где это ты пропада-аешь? Хоть бы спел что-нибудь…
- Хорошо, сейчас начнут играть, спою, - поспешно ответил Витя, не желая выслушивать упрашивания, особенно от Зинки. Витя уже несколько раз провожал её, но всякий раз от её поцелуев было муторно и на душе, и просто физически. Однако резко оборвать с ней отношения он почему-то не мог, и начинал за это тихо презирать себя. «Неужели и сегодня придётся идти с ней?» - с брезгливостью подумал он и поспешил на сцену.
Музыканты курили прямо на сцене, хотя Витя постоянно ругал их за это. Увидев его, «лабухи» побросали окурки на пол, затоптали их и театрально приветствовали худрука. Вите не хотелось ругаться, поэтому он сразу обговорил с ними, какие песни споёт, и попросил начинать. После большого похода в лес ему очень хотелось петь, наблюдать за танцующими, слышать свой голос в динамиках, ловить одобрительные или даже восхищённые взгляды девушек… Он запел. В зал сразу хлынул поток людей, поднялся свист и грохот, всё заходило ходуном. Ужасное бескультурье, огромная пропасть, отделяющая настоящее искусство от подобных выступлений,- а почему-то страшно приятно, хочется увеличить накал страстей ещё больше! Что это? Отсутствие самоконтроля, низкий вкус или жажда хотя бы такого исковерканного успеха? Витя, молодой человек 25 лет, приобщённый к музам, проживший целую юность в Ленинграде, поднимавшийся в своих мечтах и замыслах до звёздных высот, познавший настоящую любовь к женщине, - пел сейчас подвыпившей толпе, визжащей и прыгающей,и испытывал от этого удовольствие!Что произошло?Что оборвалось, обломилось и сгорело в душе, если он уже в этом возрасте – пропащий, старый, никчёмный человек?!
Но эти мысли мелькали среди волн удовольствия, как блики солнца среди шумного озера: блеснут и исчезнут, блеснут и исчезнут…
Спев несколько песен, Витя спустился в зал, решив станцевать хотя бы последний танец. Только вот с кем? Наверняка прицепится Косова. И он не сможет ей отказать… Он обвёл взглядом зал, выискивая среди девушек что-нибудь привлекательное для него, что-нибудь новое. Взгляд ни на ком не остановился, но Витя почувствовал, что в зале кого-то явно не хватает. И он понял: нет братьев и сестры. И защемило с неизведанной силой сердце! Он почти выбежал из зала, но сзади догнал голос Косовой (видимо, следила за ним):
- Погоди, Витя, меня позабыл! – и твёрдо взяла его под руку, словно милиционер под локоток. Витя сразу обмяк, замкнулся, но руку не выдернул. «Ну, что, попался, чижик?» - горько подумал о самом себе, а ей сказал: - Пойдём, но только помолчи хотя бы пять минут, хочется ночь послушать…
Зинка нервно пожала плечами – рот затыкают! – но сдержанно сказала: - Как хочешь…
И они быстро ушли привычным маршрутом в направлении её дома…
Танцы кончились, люди разошлись…
Каждый думал о своём…
Каждый думал о чём угодно…
И никто на свете не думал об аисте…
Он парил в звёздном чёрном поднебесье, впервые в жизни, и думал о людях. Вернее, об одном человеке – о бабушке. Он страстно хотел услышать её голос, но он не слышал его. Он и в гнезде побывал, и даже садился на крышу близ её окошка,- но голоса бабушки он не слышал… А услышать нужно было немедля, сейчас – иначе потом будет поздно!
Там, на канале, он всё же услышал несчастного угря, тот пискнул раза три и вновь умолк, но аист навсегда запомнил место. Теперь найдёт его, пусть даже в темноте, найдёт немедленно, по первому призыву! Лишь только связь живая с человеком теперь нужна, смертельно как нужна! Он вспомнил, что тогда услышал голос, когда в гнездо вернулся с высоты… Так, может, и сейчас, в ночном высоком небе, в то состояние сумеет он вернуться? И он летел, неведомо куда, впервые боль тупую ощущая: не в сердце, не в груди,- в желудке боль! Она ему настроиться мешала, она рождала в нём предсмертный страх!..
Он понимал, что близится тот час, когда его покинет эта сила, несущая на крыльях над землёй… А, может быть, придёт и та минута, когда и сила жизни прочь уйдёт… Тот час и та минута – на подлёте…
Так пусть ещё хоть раз придут виденья, какими б ни были они,- пускай придут!.. Уже не тот, кто в сердце, - сам он жаждет увидеть мир необъяснимых грёз… И он увидел: нет, не сон туманный, а необычно ясную картину; и он услышал: нет, не тихий голос, - а в гулкой ночи страстную молитву!..
«Природа-мать, я многое изведал: родимый край покинул без боязни, и на пути терял истоки жизни, и забывал о радостях любви, на камнях спал, туманом укрывался, без пищи шёл, почти изнемогая, подошвы ног разбил в пути до крови,- но шёл вперёд, в ушибах и в крови… Нет, не звезда высокая средь ночи, и не светило жаркое в зените,- вело меня могучее желанье познать начала мира и концы, познать себя в пределах горизонта, познать себя и за его чертою, и отыскать в долинах мирозданья великих тайн заветные ларцы… И что же я, земли наивный отрок, нашёл в пути, что понял и осмыслил, и хоть на миг приблизил ли открытье непостижимой тайны бытия? – Я не нашёл не только объяснений ни для одной из мучивших загадок, но даже то, что мне казалось ясным,- не узнаю, не понимаю я!
Во мне самом жила такая тайна, которой я не знал до испытанья,- и посреди жестокого страданья явился мне мой собственный двойник! Но если мне ты – мать, ему – праматерь, то он во мне, как тайный пожиратель, от веку жил!-выходит, я создатель того, кто из моей души возник! И как теперь с раздвоенною волей мне избежать душевных мук и болей, иль до конца отныне горькой долей отмечен будет мой дальнейший путь? Природа-мать, ответь родному сыну, ответь сейчас, ведь я под небом стыну, и, может быть, вот-вот шагну в трясину, а из неё уж некуда шагнуть…»
О, как пронзительна и одинока фигура мальчика среди земли! Его вопросы – вечные вопросы, а вот ответы – где, в какой дали?
И вот он слышит голос Матери-природы:
«Я понимаю, знаю муки сына,- моя вина в мучениях детей… Но что ответить каждому – не знаю… Я родила тебя, как раньше брата, чтоб сами вы прошли земной свой путь… Один пойдёт дорогою добра, и, может быть, погибнет очень скоро, другой пойдёт дорогой злодеяний, и будет жить – кто знает? – целый век, а третий в сопряжении двух линий построит свой мучительнейший путь… Ведь я сама не знаю, как мне выжить, и вы – мои разведчики в веках!.. Ты в муке оттого, что съел зверька, что сам убил невинное созданье? Но если б ты от голода погиб, ужели это было бы разумней? Вы все на свет природой рождены, и все мне одинаково нужны, но я не знаю, как вам подсказать, чтоб жить на свете – и не убивать… Я лучше притчу расскажу тебе… А дальше – сам решай в своей судьбе!..
Вот эта притча, слушай всей душою!
«Летел над миром славный мотылёк, и путь его был странен и далёк; куда летел – никто о том не знал, и каждый удивлённо вопрошал: «Ты куда, ты куда, мотылёк?» -«Я ищу, я ищу огонёк…» И мотылёк летел над сонмом трав, бесповоротный путь себе избрав, не замечая жизни луговой, и снова слышал крики за спиной: «Как ты глуп, как ты глуп, мотылёк! Твои крылья сожжёт огонёк!» Но мотылёк летел, он что-то знал, чего не знали те, кто снизу звал; он слышал зов неведомых начал, и он оттуда, сверху, отвечал: «Я не ласки прошу у судьбы – я ищу и желаю борьбы!» И все решили – глупый мотылёк! Ему с цветка порхать бы на цветок, пить сладкий мёд, и в капельках росы смотреть на небо в тихие часы… «Пропадёшь, пропадёшь, мотылёк, потому что твой путь одинок!» Но он летел, пока хватало сил, и у судьбы пощады не просил, и встречным всем напоминал о том, что скоро тьма падёт на каждый дом. «А во тьме всё равно, всё равно каждый светлое ищет окно…» И в самом деле, вскоре свет погас, и каждый ужаснулся в этот час, и каждый захотел, чтоб хоть на миг далёкий луч в жилище к ним проник. «Где ты, где, отзовись, мотылёк?» Но он был недоступно далёк!.. А мотылёк тем временем летел в прекрасный и неведомый предел, и он достиг, чего всю жизнь искал: он огонёк увидел среди скал! И сказал: «Я иначе не мог, - я нашёл тебя, мой огонёк!» Был огонёк прекрасен, ярок, смел, но он был мал и в скалах пламенел: никто не видел свет его лучей, не достигал тот свет ничьих очей… И спросил у него мотылёк: «Для кого ты горишь, огонёк?» - «Меня ласкают нежно ветерки, и будоражит горний гул реки, и даже дуновенье крыл твоих навеки породнило б нас, двоих,- но ко мне подлетать не спеши: от сожженья себя удержи!..» –« Но ты горишь, не видимый во мгле, а света ждут на сумрачной земле; и потому, высокий свет любя, я отдаю тебе всего себя!» И сгорел в огоньке мотылёк, и увидел весь мир огонёк…»
… Когда голос, поведавший притчу, умолк, юноша вскинул голову:
- Спасибо, что надежду мне вернула и для себя призвание найти на этой неприкаянной планете! Так подскажи и дальше: где тот край, где нужен я кому-нибудь на свете?
- Нельзя подсказками прожить, мой сын родимый, но так и быть, последнее скажу: где б ни был ты, ищи большую птицу, что аистом зовётся, - ей поможешь… А чем и как, - поймёшь и сам в пути…
- Постой, не умолкай, ещё вопрос: мои цветные тени потускнели, и появилась чёрная: она становится чернее и жирнее… Что значит это?
-Это значит, что ты становишься нормальным человеком: не мальчиком наивно-неземным, а грешным в меру, в меру заземлённым…
- А кто же меру ту определил?
- Никто, мой сын, - лишь собственное сердце: прислушайся к нему, и ты поймёшь…
- Но чёрный цвет – постыдный цвет у тени, он означает чёрное в душе… Я не хочу ходить с такою тенью! А может быть… и белая есть тень?
- Ты никогда не спрашивай об этом! Кто видел эту тень – того уж нет!
- Но всех цветов источник – белый цвет!
- И поглотиться можно белым цветом! Короче, отправляйся дальше в путь; о чём просила – помни, но прошу: о белой тени лучше позабудь!
… Природы-матери глубокий голос ушёл к себе, в неведомые недра, а юноша дышал спокойной силой и знал теперь, что нужен на земле…
Так вот какое славное виденье явилось аисту в ночном полёте! Ему на помощь юноша спешит! Спеши, мой друг, спеши, - пусть даже в нежных грёзах, но торопись в пути, пока не сгинул я…
И в этот миг, уже вблизи гнезда, услышал аист голос вожделенный! Старушка снова говорила с ним!
- Нет, не дадут ни мне поспать, ни тэбе, - так и таскають яблоки в саду… Уж я и с палкой скольки выходила, и во дворе на лавке засиделась, а им одно: ня слухають, а идуть! Ты где лятав, от криков цих подале? И ты лятав, и в доми никаго… Где ето Зинка поздно так гуляеть? Ти не случилась ли чаго, каб знать?.. Ты не видав дачкУ мою, ай видев? – «Нет, я не видел, был в другой дали… Мне подал звук подводный обитатель, и я хотел бы это разгадать!.. Ты помоги мне, как и обещала, - послушав, разгадать подводный зов!..» - Хай буде так, но слышу я травогу, что ходить возле мэни по двору… Ты поднимись у небо, и оттуда увидишь Зинку, и унуков тоже, - и скажешь мне, колы их ждать у дом… А до тех пор, пока я здесь травожусь,- я не смогу табе ничем помочь… Ляти скорей, я на дворе побуду… и сад постерягу, и дом пустый…
Ну, что ж, скорее в путь! Прогнать усталость! И в темноте я вижу, как при свете! Я отыщу их всех,- и тут же к ней! А там – хватило б только сил последних добраться до печального канала и, наконец, всё вызнать, всё понять!
Несчастный, разве мог он знать тогда, что мать лежит в машине, а машина – в пятнадцати верстах уже от дома?..
… Сначала ехали в глухом молчанье, лишь мать стонала, силясь не стонать… Отец был голоден, от курева тошнило, на сердце оседал глубокий мрак… И раздражение с неудержимой мощью давило изнутри, стремясь прорваться…
Мать чувствовала близкий обморок, по всем предощущениям, глубокий, но ни на миг не забывала то, что ей нельзя оставить дом в разладе…
И, наконец, преодолев на полминуты муку, сказала мужу:
- Петя… Как же быть? У доме ссора… я таперь калека… Вы без меня побьётеся до смерти…
Отец молчал, да не хотел и думать, к чему же клонит мать в недобрый час…
- Ты, Петя, не молчи… ты сам подумай… Я, может быть, помру – и что тогды?
Мать видела его затылок бритый, но даже по затылку поняла: нет никаких надежд на примиренье! И, может быть, ещё один вопрос,- и он взорвётся бешеным вулканом!..
Мать замолчала, губы прикусила, и – заскулила: тихо, безнадёжно, как жалкая собака на цепи…
- Заткнись и не скули,- сказал отец, и в мертвенной бесстрастности кипели глубинные и ненависть, и гнев…
- Как не скулить, когда война у доме!.. Ну хоть раз в жизни пожалей меня!- Высокий голос бился в потолок и возвращался копьями под сердце.- Послухайся хоть раз – и помирись, не отлучай Валерика от дома!..
-Кому сказал: заткнись и не скули? Три раза я одно не повторяю!
Ещё минуту ехали в тоске, но сил душевных дальше не хватило, и, плача, мать в отчаянье сказала:
- Всю жизень мучил… я тебе была не человек, а барская прислуга… За стольки лет ни разу не сказал… ни одного… приветливого слова… Ти я была нягодною женой? Ти я была нягодною хозяйкой?.. А я терпела… ради одного: каб ты, отец, был детям рОдным батькой! Но ты любив не жонку, не детей: усюю жись любил себя однОго… За что, скажи, ты мучив так меня: ти я тябе нискольки не любила? За что с Валерком сваритесь всегда,- ти он тябе не звав своёным папкой? Прости яго,- и я лягко помру, не унесу тый камень у могилу!..
- Да что ты давишь на меня своей могилой,- свирепо развернулся к ней отец.- Жила паскудой, и подохнешь так же! Ишь, упрекает,- мучил столько лет! А я с тобой не мучился, скотина?!
- Зачем тогда женився? Ты же знав, что у меня ребёнок незаконный!
- Да если б знал, что буду жить, как жил, - я б на тебе вовеки не женился!
- Зачем детей так много заводив? – Яны ни в чём за нас не виноваты. И из-за нас им мучиться – зачем?
- Да это ты настраивала их за годом год отцовыми врагами! Ты гадить мне придумала детьми, - а требуешь любви к тебе и детям!
- Наоборот, я всякий раз тебя перед детьми у ссорах защищала!
- Да на хрена защита мне твоя? – Я им отец,- и это всё решает! Я не обязан слушать от детей ни замечаний их, ни их нотаций! А твой сыночек наглый оскорбил! меня! – в моём же доме! принародно! Да я такое в жизни не прощу!
- Ён сын и твой, яго усыновив ты,- зачем таперь ты мучаешь меня? Я умереть хочу с такого горя, и, чует Бог, от горя и помру…
Мать завыла в голос, а у отца задрожали руки, и эта дрожь передалась машине. «Так можно врезаться – машина ходуном!» Деревья проносились мимо каким-то не то почётным, не то траурным караулом… «Хорошо, хоть деревья навытяжку»,- саркастически подумал отец.- А дети распустились до последнего предела! Сволочи!» Волнение не проходило. «Нет, этот вой сведёт меня с ума!»
Мать выла уже в полной безнадёжности, что жизнь её наладится хотя бы самую малость,- нет, не бывать уж этому вовек. Даже самой малости за всю свою мученическую жизнь не заслужила!
Отец резко затормозил, повернулся к ней:
- Если не замолчишь сейчас же,- убью на месте!
Мать завыла ещё сильнее, почти как сирена.
-Я кому сказал, замолчи?Слышишь ты, идиотка?Заткнись, тварюга, или я за себя не ручаюсь!
Нет, этот голос был уже сильнее её,- он рвался из машины в ночное небо как протест, как боль, как неизбывное отчаяние горестной женской судьбы!
Отец со всей силы ударил кулаком ей в живот, и её голос на секунду захлебнулся, но взвился вновь. Ещё удар и ещё, с остервенением и без разбору,- и голос-вой превратился в хрип и бессвязное, бессмысленное бормотание: мать потеряла сознание…
Отец завёл почему-то заглохшую машину и случайно взглянул в зеркальце: бешеный взгляд и звериный оскал заставили его содрогнуться от собственного отображения. «Я вас научу, как слушаться отца»,- полубессмысленно шептал он, на огромной скорости въезжая в город. Через минуту он был возле больницы, и очень смутно помнил, как вытащили из машины мать, как он где-то расписывался, что-то отвечал на вопросы и, наконец, выехал в обратный путь к дому…
Аист тем временем кружил над посёлком и его окрестностями и никак не мог увидеть хозяйку дома, словно она провалилась сквозь землю. В какой-то момент ощутил тугой удар в сердце: это случилось в ту секунду, когда отец стал избивать умирающую женщину. Далёкая ударная волна домчалась и до аиста,и до детей. Валерий,было задремавший, очнулся от сильного толчка изнутри, бабушка в беспокойстве забегала по тёмному двору, Гриша, Сергей, Лена, Ваня и Гарик, и даже собака,- вздрогнули, Витя оторвался от поцелуя и почувствовал, что рядом, в трёх шагах от него и его дамы, кто-то стоит и не решается его окликнуть… У каждого до этого мгновения была своя, неповторимая жизнь, и лишь на миг произошло слияние всех чувствований в одно: в острое предощущение беды. И до, и после – каждый жил своим, но в этот миг – всеобщим ощущеньем…

(Продолжение следует).

За стихотворение голосовали: trenine: 5 ; ястреб: 5 ;

  • Currently 5.00/5

Рейтинг стихотворения: 5.0
2 человек проголосовало

Голосовать имеют возможность только зарегистрированные пользователи!
зарегистрироваться

 

Добавить свой комментарий:
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи
  • RODINA_SELO@MAIL.RU   ip адрес:93.100.33.75
    дата:2012-03-07 03:53

    Предыдущие "порции":
    1) http://stihidl.ru/poem/134052/
    2) http://stihidl.ru/poem/134169/
    3) http://stihidl.ru/poem/134386/
    4) http://stihidl.ru/poem/134965/
    5) http://stihidl.ru/poem/135145/
    6) http://stihidl.ru/poem/135894/
    7) http://stihidl.ru/poem/136440/
  • ястреб   ip адрес:217.118.90.213
    дата:2012-03-07 06:31

    Николай! Интересное сочетание Шукшина и Шекспира.
    "Сначала ехАли в глухом молчании".
    "Стонала, стараясь не стонать". - Моя мать сжимала пальцы, стараясь не стонать и не причинять мне ещё больше душевной боли, когда умирала от рака. Она видела, что я еле держусь на ногах, заплаканная и не верящая, что мамы вот-вот не станет. Немного от заграничного сценария - нагулянный ребёнок. Только муж знал, кого брал. Не помечено, из какой местности диалект матери. Интересна её речь. Видимо, отец её привёз в деревню. Потому что говорит на чистом русском языке. Вот такие мои придирки. Работа проделана большая. Жду продолжения. Или я сегодня не с той ноги встала?
  • RODINA_SELO@MAIL.RU   ip адрес:93.100.33.75
    дата:2012-03-07 08:34

    Спасибо, Татьяна! Ваши "придирки" всегда чем-нибудь полезны... Опечатку исправил... Судя по некоторому недоумению и вопросам, я понял, что ПРЕДЫДУЩИХ семь порций (а это 8я) Вы не читали... Вероятно, и часть вопросов бы отпала, и Шукшин с Шекспиром как-нибудь примирились бы, и "заграничный" сценарий стал бы весьма "нашенским". В любом случае - рад, что заглянули на огонёк прозы...
    У меня тоже мама умерла на руках, когда вокруг и рядом никого не было, только я и мама...