Глава II. Май
Доброй ночи, доктор. Моют инструменты, гасят свет и включают за окнами дождь. Добрейшей из ночей, волшебник. А катитесь-ка к чертям! Грохают дверьми, и в морге остаёмся только я и дряхлый кот Боррелиоз, ласково – Боря. А что? Это наша работа – оставаться.
1
Клиента прикатят и швырнут на стол. Вообще-то санитары славные парни, только пьют без меры, поэтому часто, срывая одежду с тела, ломают клиенту пальцы. Но это ничего: я добросовестно нашинкую все его плюсы и минусы, а после – он исчезнет со стола волей таинственного человека по имени Гримёр, которого никто никогда не видел; счастливые руки убитых горем родственников оботрут слезами пустую черепную коробку, и проч., и проч. А я застыну у грязного стола – столп науки, как говаривал Валериан Максимович. Я бесчувственный, бессмысленный, никому не нужный столб. Родственники тоже разбредутся, упакуются в прогорклые от пота и доисторических старушечьих духов автобусы, те медленно тронутся в раскалённое майское бездорожье, а я запру зал прощания и опять останусь.
Всё, как водится, началось в институте. Уже тогда я оставался после пар в анатомичке, влажным от волнения пальцем следуя по бороздам и возвышениям крошащихся позвонков, и вдыхал частицы их пыли – запах времени, будораживший воображение и незаметно пригвождавший меня голодным и больным к учебной скамье до глубокой ночи. Нет, я вовсе не был отличником и вообще-то успевал хуже многих: единственной моей страстью была анатомия, но даже среди одержимых ею я не находил единомышленников. Всё было предельно похоже, но различалось главное: когда за соседним столом наперебой пересказывали параграфы, я препарировал, когда на лекции по анатомии яблоку было негде упасть, я препарировал, когда, наконец, восторженные студенты победителями рвались в громкие объятия города, я вновь оставался один.
На старших курсах моя страсть остыла, уступив место разочарованию. Какого чёрта я забыл в медицине? В шаге от диплома бросать институт было глупо и, гадая, куда приткнуться, я попал в отделение детской гематологии, где впервые за долгие годы ощутил себя в своей тарелке: когда вокруг умирают детишки, никто ведь не спросит, почему у тебя такая кислая рожа. Но судьба повернулась ко мне задом. В белоснежной, скрипящей «своей тарелке» мне не нашлось места, а нашлось в раздолбанной и ржавой, куда никто не хотел – отделении патанатомии. «Ничего», – похлопал по плечу Валериан Максимович – тогда мы познакомились. В свои девяносто этот крохотный мужичок с лёгкостью управлял колоссальным дворцом смерти и был древнее её самой: всякий раз, улыбаясь, он жмурился, как на ярком солнце, тысячами морщин. «Ничего, окончите интернатуру у нас и вернётесь в гематологию». Весь год я следовал за ним, как зачарованный. «Послушаем, что скажет пациент», – перед вскрытием Валериан Максимович прижимался ухом ко рту покойника, если у того ещё был рот, напрягал все мимические мышцы, точно и впрямь вслушиваясь, и тут же выдавал диагноз: ни разу – я клянусь! – ни разу гений не ошибся. А когда настала пора прощания, он снова коснулся моего плеча и ярко-ярко улыбнулся: «Оставайтесь», – и я, конечно, остался. А ещё через неделю Валериан Максимович пропал. Без вести и навсегда.
2
Ночь на излёте. В саду разомлела гроза. Пальцы сумрака, пальцы неба и шум ветвей сплелись в битве. Двор утопает в кленовых цветах.
Ах, Валериан Максимович, если б Вы только знали, как хочется сгинуть! Вы ведь знали.
За стихотворение голосовали: maarv: 5 ; : 5 ; Наиль Бикметов: 5 ;
Copyright 2008-2016 | связаться с администрацией
дата:2014-05-24 20:08
дата:2014-05-24 20:42