Отголоски войны.

Что могут знать дети родителей, прошедших войну?
Что они могли помнить и видеть, хотя время, прошедшее после войны, было не столь долгое, чтобы что-то не знать или не помнить.
А знали много и зачитывались рассказами о подвигах пионеров, смотрели фильмы, играли сами в «войнушку», как сами же и называли эту игру в пиф-паф и в та-та-та-та, выставив палец изображающий пистолет или вскинув руки, зажатые в кулачках, воображая автомат или пулемёт. А ещё фильмы про войну, бежали смотреть и не пропускали ни одного фильма, где наши разведчики или партизаны, или передовая с танками, пушками и с криками «Ура», выскакивающими нашими солдатами, бегущими в атаку и обязательно побеждающие во всех фильмах этих проклятых фашистов, которых мы ненавидели всеми фибрами своей несовершенной души. Переживали и испытывали боль разведчиков или партизан, попавших в руки врагов, которых бесчеловечно пытали. Стонали вместе с ними, терпели эту боль и снова ненавидели, и одновременно любили, кричали, топали ногами, а выходя из кинотеатра, громко, да не просто громко, а криком обсуждали и делились своими впечатлениями, доказывали друг другу то, что каждый из нас понял что-то в содержании фильма по-своему, сердились если кто-то пытался доказать своё, а потом, когда убеждали в своей правоте, замолкали, сердито глядя себе под ноги. И ходили на эти фильмы стайками, на дневные сеансы, а также на вечерние в летний кинотеатр, тогда дети могли ещё ходить вечерами самостоятельно и бегать по родной улице играя в «войнушку или в «казаки-разбойники» до темна, и расставались также, как наверно и на войне, начиналось затишье, чтобы завтра продолжить и снова вступить в бой за свою Родину. И никто из нас не думал, что завтра может не наступить.
Но это было лишь в наших сознаниях и фантазиях, а настоящую войну мы и не знали. Не знали не потому, что нам её преподавали в яслях, в садиках, в школе в виде утренников, в которых мы с упоением выступали, изображая танкистов, лётчиков и что-то танцевали, изображая сценки, или же с упоением пели «Катюшу», «Дороги», «В землянке», «Три танкиста», «Алёша», или чуть научившись рисовали танки, кремль, самолёты и бои, бои, бои, мы просто не знали, что в фильмах показывают только то, что могло воспитать в нас патриотизм и ненависть к врагам, посягнувшим на нашу святыню.
Но никто нам не говорил, что война - это страшно, горе, смерть, уничтожение. Хотя в фильмах мы это видели воочию, но не воспринимали, как личное, не понимали, что это не просто кино, а что так было, да и в фильмах вряд ли могли показать так, как было на самом деле. А наши родители молчали, молчали и учителя, и воспитатели, никто нам не рассказал, что это такое – ВОЙНА. Никто из тех, кто нас воспитывал и преподавал не рассказал, что видел своими глазами и как им было страшно и больно быть раненым или страдать, когда видели страшные зверские деяния извергов из рода человеческого. Мы только знали, что вот мой папа был на войне. А где? Когда? Что видел? Как выжил?
Так было и в моей семье, и с моим папой, который молчал, но часто, неожиданно начинал стонать, скрипеть зубами, крутить самокрутку и курить, курить, хотя тогда уже можно было курить хотя бы папиросы «Беломор - канал».
И вот в конце 60- х пошли разговоры, что снимают фильм «Освобождение». Мы, детвора, громко обсуждали, что обязательно пойдём, но выбор пал на семейный поход, папа, мама, я и сестрёнка. Старший брат уже служил, а младший ещё учился в столице. Мы изменили традициям ходить каждые выходные всей семьёй в летний кинотеатр и в этот раз пошли в зимний. Я сидела рядом с папой, сестренка у него на коленях, мама с другой стороны от папы. Свет погас и… Стало страшно! Страшно даже не по тому, что творилось на экране, а из-за реакции папы. Его всего трясло, он стонал, скрежетал зубами и едва сдерживал крик. На экране шёл бой артиллеристов, актёр Олялин надрывно кричал, все были в грязи, взрывы, боль, крики, кровь и ... «Урааа.».
В то время я больше наблюдала за реакцией папы, но фильм больше никогда не пересматривала, хотя всей семьёй мы посмотрели все, поэтому не помню в каком фильме шёл бой артиллеристов, но навсегда запомнила слова папы – «Этот фильм ближе всех фильмов о войне, на самом деле показал, что там творилось». Сестрёнка же спросила меня – «А почему у папы так прыгали коленки, когда мы смотрели про войну» - я ей объяснила, что папа был на этой войне и снова переживал то, что было там. И не однажды папа повторял, что война та была просто мясорубкой и, что в такой войне мирным меньше шансов выжить, чем военным. Что он видел, что знал? Никогда, никогда папа не рассказывал, что на той войне творилось, никогда не выдавал подробности. Но иногда прорывались некоторые истории не большими рассказами, как он молодым лейтенантом, после обучения, попал впервые на фронт и как чуть не побежал, когда начался артобстрел, но пожилой старшина прижал его к краю окопа, и шептал: «терпи сынок, побежишь, получишь пулю от своих же, из-за паники, которую посеешь, потерпи потом привыкнешь» - А потом привык. Рассказал, как чуть не обделались, когда над головами завыли снаряды из «Катюш» и, если бы заранее не предупредили, что будет такой артобстрел из них, уж точно бы обделались.» - Как-то раз выдал, что до «пятачка смерти» был ответственным за распределение пайка солдатам. Однажды к нему обратился старший офицер с просьбой предоставить ему в определённом количестве спиртное, так как он хочет пригласить более старших по званию офицеров на своё день рождение. Папа подчитал какое это количество и объяснил, что такого количества спиртного не наберёт, может только отказаться от своего личного недельного пайка, а солдат лишать их положенных 100 грамм он не будет. Тогда старший офицер ответил – «Ну смотри, ты меня ещё попомнишь». И попомнил через много лет, небольшую историю своей жизни на войне, которую рассказал мне, а сколько раз поминал его до этого, не знаю.
Однажды, спустя некоторое время, папу вызвали к главкому, который распорядился отправиться папе на Невский пятачок, Ленинград был в блокаде и надо было охранять дорогу жизни, защищать любыми средствами этот пятачок, как и сейчас его называют пятачком смерти. – «Как актёр-по специальности, ты поедешь туда поднимать дух бойцов, назначаю тебя политработником.» - и отправили его туда. Как он поднимал дух бойцов можно только догадываться по знанию множественных анекдотов, умению их так рассказывать, что грохот смеха наших бойцов, наверно, слышали фашисты в своих окопах. Почему я знаю? Ещё с раннего возраста была свидетелем сидя под столом, как папа рассказывал анекдоты офицерам воинской части, которых пригласили, когда отмечали новоселье в новом доме. И ещё раз свидетелем уже в возрасте, в 1994, когда папа лежал в столичной больнице и ему сделали операцию на глаз, вернув 70% зрения, второй ослеп совсем. Когда шла по дороге городской больницы к глазному отделению, навстречу мне попадались смеющиеся медики в халатах, вытирающие слёзы на глазах, а от отделения слышался грохот с небольшими перерывами. Уже подходя ближе слышался взрыв смеха. Зайдя в отделение увидела, что в коридоре вокруг палаты стоят толпой люди, медики и пациенты, увидев меня у дверей расступились, палата битком набита людьми, все хохочут и вытирают слёзы, а папа сидит совсем слепой с закрытым одним глазом после операции, с не видящим вторым глазом и рассказывает анекдоты. Я зашла в палату и всё, концерт окончен. Люди выходя из палаты говорили мне – «Ну, ваш отец даёт!».
Именно тогда с начала 90-х мне стали сниться сны, которые будили страх, чувствовалась тревога. Я садилась на боевой маленький самолет и летела, или пряталась с детьми за камнями, а на небе появлялись чёрные треугольные самолёты, похожие на скатов, летящие беззвучно и медленно, а маленький самолёт нырял между ними, черные самолёты в небе взрывались и тогда чувствовалось облегчение. Снился какой-то новый вид воздушного транспорта, огромные, не понятно откуда-то со всех сторон появившиеся с горизонта и так же беззвучно летевшие над головой и тот же маленький самолёт мелькал между ними, они уклонялись, разворачивались и пропадали. Из года в год мне снились эти сны, ещё и битком набитый людьми поезд, на котором я постоянно еду в Москву, ночью, в тесноте, в поисках места, боясь на него опоздать.
Я стала сознательно просить папу, рассказать, что было на войне, где он был. Я уже знала от тёти Вали, его двоюродной сестры, что папа был на финском фронте, но его пришлось буквально допрашивать. Он, потерев лоб, ответил: «Да что там было, постояли даже выстрелов не произвели, а потом ушли». И больше ничего. Но уже тогда появилась связь, как же они своим полком оказались в Прибалтике. Однажды он рассказывал, как они зашли туда, и как жители стояли у своих дворов смиренно сложив руки. – «Мы спросили у них - Ничего, что мы сюда зашли? Как вы к этому относитесь? - Лучше вы, чем фашисты.» - был такой вот ответ. Что было потом, знают только те, кто там жил и остался в живых, или те, кто выбрал сторону фашистов и тоже остался в живых, сохранив к освободителям неприязнь и ненависть. От папы знаю, что был он ещё и связистом, или связным, но, когда и где, не озвучил.
И вот Ленинградский фронт, где был и ответственным за снабжение пайками или ещё чем из продовольствия, а потом уже политработником на Невском пятачке. Именно там, как я поняла из пару сказанных слов, впервые они услышали песню катюш над головой. А потом, когда выбили немцев из Волховских лесов и болот морозной зимой, замёрзшие солдаты увидели занесённые снегом большие ряды заготовок дров и кинулись их разбирать, чтобы наконец согреться, но оказалось, что это воины Армии Власова, замёрзшие трупы, сложенные штабелями, как дрова. Только по весне, когда всё растаяло, разложившие трупы стали растаскивать баграми, цепляли за одежду и тащили до выкопанного рва, иначе никак нельзя было, где уж посмотреть документы, или опознать. Смрад был настолько сильный, что солдат рвало. Считали тела до тех пор, пока со счета не сбились на какой-то тысяче, а потом ещё таскали, как посчитали, большую часть Армии Власова. Сколько полегло от расстрелов, не сдавшихся в плен, кто их расстреливал, как они полегли? Но если считать, что они были штабелями в одном месте, значит и расстреливали их там же, как в концлагерях массово. Кто? Возможно их сотоварищи по срою, чтобы выжить и согласиться на предательство. Не все власовцы сдались в плен, а сколько сдалось, тоже не известно. Возможно, документы расстрелянных использовали для мифа, что все красноармейцы Армии Власова сдались вместе с ним. И вспомнился папин спор с офицерами, про головы, которые летели, про щепки, которые летят, когда лес рубят и о том, что не все власовцы сдавались, и не все были предателями, каковыми их всех считали, спор, который слышала, сидя под столом во время празднования новоселья. Считали предателями всех поголовно, не стали выбирать тех, кто погиб геройски, кто геройски остался лежать в тех штабелях и закопан в общей могиле в Волховских лесах и до сих пор в неизвестном месте. Может даже не поставили в известность о погибших из-за боязни, или специально был дан приказ под присягой об этом не упоминать.
В дальнейшем папе предложили выбор, или идти обучаться на артиллериста, но, если пойдёшь с нами, в том же полку, сразу получишь в звание капитана. Это перескочив звание старшего лейтенанта? У папы был поставленный голос актера сцены, ведь тогда никто не вещал через микрофон. Спросили и ждали решения папы. Он согласился на обучение. Мне, когда рассказывал об этом эпизоде своей фронтовой жизни сказал, что хотел ещё немного пожить. Ему встретился тот офицер старшего звания, который пообещал, что папа его ещё не раз помянет, с вопросом – «Ты ещё живой?». Ну надо же так возненавидеть из-за не предоставленной водки к своему дню рождения? Кого он желал умаслить или под пьяную руку уговорить, чего желал добиться, подставляя тем самым подчинённого, который в угоду ему должен был расчехлиться, но не подчинился, лишив его в день рождения положенного недельного запаса простых солдат. Но папа мне рассказал только то что случилось, как его вышестоящий офицер попросил водку в определённом количестве и как он отказал. А наблюдения по жизни привело меня к такому умозаключению – для чего, почему и зачем.
Где и как обучался папа он не упоминал, единственно, что рассказал, что хотел ещё пожить и чуть не попал под трибунал, за то, что пытался оттянуть обучение, за что лишился звания старшего офицера, но это нигде не упоминается, что мог стать капитаном или был в звании старшего лейтенанта. Только тогда, когда он освобождал Словакию, солдаты с которыми он был, во всеуслышание называли его товарищ капитан.
Всё что рассказывал папа было вытащено из него, можно сказать клещами. Я его уговаривала, сесть и записать свои воспоминания, ведь прошло столько лет и союз уже распался, режим совсем другой и это важно - знать правду, ну хотя бы от тебя. Но бесполезно. Он тёр свой лоб и вытаскивал из своей памяти менее ответственные воспоминания. Думаю, под присягой нельзя было рассказывать, что творилось на самом деле и обсуждать, или берёг мою душу от представления этой страшной мясорубки, которая творилась во время этой дикой войны. И ещё раз повторял, что больше шансов выжить на фронте, чем мирному населению в своих домах. Что он видел, какие зверства, что творили с мирными, как их запугивали, гнали на запад в концлагеря, что там творилось, как их бомбили, можно только догадываться.
Однажды он рассказал историю, что должен был на митинге прочитать весь расстрельный список тех самых жестоких врагов, которых приговорили к высшей мере за зверства, причинённые мирному населению и вот читая список он вдруг запнулся, хотел пропустить фамилию, но потом помолчав немного и взвесив, сказал – «Извините, мне очень неприятно это озвучивать, но в списке оказался мой однофамилец.» - назвал свою фамилию, чужое имя и продолжил читать список дальше. Ещё рассказал, что когда вошли в какое-то село, то увидели, что сотворил здесь, зверь - фашист, даже назвал его имя и фамилию, название села, но ни село, ни фамилию фашиста, я не запомнила, вот имя, кажется Ульрих, а село запомнилось словом Леднёво, может потому что была такая казнь, превращённая женщин в ледяные глыбы. Его заочно приговорили к высшей мере, когда увидели, что он сотворил с местными женщинами, развратник и любитель сексуальных развлечений. Вдоль дороги по которой шли советские воины ледяными постаментами стояли или лежали в разных сексуальных позах обнаженные замороженные женщины, их прямо на морозе, заставляли стоять или лежать в этих позах и живьем замораживали, поливая водой, в этих же позах армейские их и схоронили в общей могиле. Нужно было идти дальше, а хоронить этих несчастных было уже некому. За что казнили этих женщин так? За что сжигали в амбарах всех жителей деревень от мала до велика не щадя никого, а пытавшихся вырваться расстреливали пулеметами? За что сжигали в печах большую часть советских, чем в какой любой стране и почему нет подсчёта сколько было уничтожено в национальном соотношении людей в Белоруссии, Украине, и на территории оккупированной России, в Чехословакии и во всех территориях, где жители в основном славяне.
Всё, что касалось войны, я выпытывала у папы, но это были всего лишь короткие его воспоминания, которые он озвучивал, большего от него я не добилась. Он упрямо молчал, и продолжал иногда постанывать. Воспоминания всё равно навсегда оставались с ним. Разве можно такое забыть?
11.05.2021
Galina Adler.

За стихотворение голосовали: Людмила Витальева: 5 ; Sergey Shalov: 5 ; Кухтов С.Г.: 5 ;