Ещё одно обыкновенное маленькое приключение, случившееся со Старым Фольцвагеном, на этот раз – утром на кухне,

или

Лирическая верлибрическая поэма о жизни и любви простых людей, живущих на шестом этаже десятиэтажного панельного дома в трехкомнатной квартире с кухней, в которой стоит замечательный маленький кожаный диванчик.


Сумрачный и небритый
он открыл
холодную железную дверь
и вышел в морозное утро
дворового февраля.
-Хорошо!- подумал он грустно.

Забравшись
в живущий у подъезда агрегат,
он включил фары,
и секунд пятнадцать
поливал жёлтым светом
бампер
стоящей впереди соседской «Школы».
- Шкода, шкода…Плохо, плохо…
как это всё символично,-
вздохнул он, выпуская пар
горячего дыхания
в ледяной интерьер салона.

Непривычным движением
левой ногой
надавил на педаль тормоза,
чтобы отключить АКПП,
и помочь
ослабленному морозом
аккумулятору
проворачивать промёрзший двигатель.

Выключив фары
и все лишние потребители электричества,
мысленно попросив помощи
у Господа,
он повернул ключ в замке зажигания.

Холодный мотор неприкаянно похрюкал
и фыркнул.
Мгновенным движением правой ступни
он вдавил в пол педаль акселератора.
Вовремя получив
дополнительный импульс,
мотор коротко взвыл,
как получившая кнута собака,
и загудел ровно,
скрежеща плохо смазанными поршнями
по обледенелым цилиндрам.
Она завелась!
Наступило счастье.

- Всё, - обречённо подумал он.
- Здесь больше делать нечего…
Включив вентилятор печки,
он снял брелок с ключа и,
дабы не морозить попу
с прилегающими к ней территориями
о ледяное сиденье,
выбрался во внешний мир.

Медленно поднимаясь по лестнице
на шестой этаж,
он думал о том,
что это хреново, очень хреново –
когда тебе некуда спешить.

Эта драгоценная жена,
эта идеальная супруга,
этот чёртова чертовка в юбке
с голубыми глазами ангела
вчера опять распустила свой язычок.
О, сколько разных гадостей
сказала она ему вслух, да ещё громко!

Нет, конечно,
он был в чём-то неправ.
Но она могла сказать ему об этом
молча,
могла сказать это взглядом
или укоризненным покачиванием
головы.
Он бы всё понял,
он бы что-нибудь сделал,
может быть,
чтобы исправить
положение.

- Боже, ну какой же ядовитый язычок
у этих брюнеток с модельной внешностью!
Блондинки, всё-таки,
намного мягче и терпимее,
наверно –
нерешительно предположил он.

Истекая кровью
свежих душевных ран
вчерашнего разлива,
он сбросил ботинки в прихожей,
прошёл на кухню
прямо в куртке и лыжной шапочке,
и сел на свою любимую
«досадную укушетку».

Поделиться великой радостью –
машинка завелась
при
минус двадцать восемь! –
было не с кем.
Жизнь
потеряла всякий смысл,
и готова была остановиться
в связи с замиранием замерзающего
от невыносимой боли
сердца.

Эта любимая
в недалеком прошлом
жена
непринужденно плескалась в ванной
и ничего не подозревала
о глубочайших духовных муках,
терзавших
легкоранимый
эмоциональный мир
ее горячо любимого
ещё вчера
мужа.

Сквозь запотевшие
фиолетовые стекла очков
он увидел
до боли знакомый силуэт
розового махрового халата
сорок шестого размера
и клубы
жёлтого банного полотенца над ним.

Всё это быстро подошло к нему
и
какая-то приятная теплая тяжесть
опустилась ему на колени.

Лёгкий озноб
прошиб бы его тело с ног до головы,
он схватил бы это всё в охапку
и прижал к себе…
если бы это было в другой раз,
а не сегодня,
после вчерашнего.

Гордо отвернув голову
в какую-то
противоположную сторону,
он остался «непокобелим»,
как старый трухлявый пень.
Ни единая струйка
тёплого весеннего сока
не протекла по дереву
его хладнокровного организма.

- Фикушки тебе, дорогая, -
злорадно подумал он.
-Больно уж у тебя всё это просто по…
лу…ча…

Домыслить до конца
эту прописную банальную истину
он не успел.
Что-то горячее и влажное
поглотило
его шепчущие проклятия губы.
Желание
броситься в этот омут
с головой
и всеми потрохами
было сильным,
но мимолетным.

Ведь был он
стойким
Оловянным солдатиком,
и поддаваться на провокации
вот так просто
ему не пристало.

Он плотно сжал губы
и попытался вытащить их
из этого кошмарного рая.

Содержимое
розового халата
рассмеявшись,
оторвалось от его рта,
сняло с него очки
с запотевшими фиолетовыми
стёклами,
и положило их на стол,

обхватило его голову
двумя
ладошками
и правильно сориентировало её
в пространстве.

Он посмотрел на неё исподлобья
и понял,
что ночью
её подменили.

Стервозная ведьма
улетела на помеле
в дымоходную трубу,
у него на коленях сидел
Ангел во плоти
и стареньком махровом халатике,
с традиционной чалмой из полотенца
на голове.

Она, видите ли, улыбалась!
Надо же, как бессердечны
некоторые!

Он закрыл глаза
и представил её
вчерашнюю.


Картина получилась яркой
и душещипательной.
Ему снова стало жалко себя,
Любимого,
и он снова начал переполняться
безысходной тоской.

Она снова накрыла губами
его дрогнувший было
в улыбке
рот.

- Умеют же эти брюнетки
пользоваться
своим острым язычком-
грустно подумал он –
и вчера умела, и сегодня умеет…

Её язык просочился
сквозь плотные редуты его губ,
но не тут-то было:
на его пути встали бастионы зубов,
и среди них -
один запломбированный
в центре обороны,
и два железных,
припорошенных налетом
жёлтого металла, похожего на золото,
по краям.

Огнедышащий дракон,
брошенный ею
на штурм
неприступных рубежей,
изрыгал всепроникающий жар
и бросался на амбразуры,
но стены
выстроенной наспех крепости
не поддавались.

Всё, решил он.
Ещё пять секунд – и она
прекратит атаку.
И тогда мир во всём мире
не наступит ещё целую неделю…

Мысленно вывесив
над грамотной обороной
свежевыстиранный
белый флаг,
он сдал позиции.

Вырвавшись
на оперативный простор
его глубочайшего
внутреннего мира,
она проникновенно,
бережно
и тщательно,
одну за другой,
залечила все его кровоточащие
душевные раны,
которые причинила
вчера вечером
тем же самым
оружием.

Когда
все швы от шрамов
рассосались,
и боль
утихла,

он медленно
осознал,
что это
Её руки
держат его за голову,
что это Её
язык и губы
возвращают его к жизни,
наполняя его
наслаждением,
что это
Её тело
приятной привычной тяжестью
прильнуло к нему,
удобно устроившись
у него на коленях.


Старый
трухлявый пень
Ощутил начало
движения
животворящих горячих потоков
по годовым кольцам
его
древесины.

По медленному наполнению
теплом
корневища жизни
она поняла,
что война закончилась.

Приняв капитуляцию
росчерком широкой
улыбки,
она молча удалилась
в спальню.

Пока она одевалась,
он традиционно крутил рукоятку
кофейной мельницы,
и лениво думал
о смысле жизни.
- И всё-таки, - решил он,
меланхолично высыпая кофе
в кофеварку,-
лучшее средство
для разруливания
любых
внутрисупружеских
неурядиц –
это
Французский
поцелуй.

За стихотворение голосовали: ririko: 5 ; flawless: 5 ; woyser: 5 ; Кухтов С.Г.: 5 ; : 5 ; Santa Niel: 5 ; Анжелика Градо: 5 ; aleksandr0915: 5 ;