Из вдового города в райскую глушь
Льётся по деревне чудо-пойло,
жизнь полна задора ввечеру;
тут и перерезанное горло
Фомича, кряхтящего «умру»;
тут и Пашка, ярый уголовник,
надушил сивухою нутро,
дабы Нинкин ветреный любовник
наскочил во мраке на перо;
тут и тётя Клава, точно Цербер,
вдруг с цепи как будто сорвалась,
и супруга Васю целый центнер
придавил, выкрикивая: «мразь»;
тут и ты, забывшая столицу
северную, блекнёшь под хмельком,
глядя в опостылевшие лица
и не видя милого ни в ком;
здесь коту пришлось больному туго:
хвост обрублен, выдраны клоки, –
сын твой, с любознательством хирурга,
удалил бесхвостому клыки;
тут свои порядки, да не гладки:
хаос жизни, танцы без конца,
да Фомич в агонии на грядке
чувствует объятия Творца.
Но настанет утро, коль настанет,
и, подруга, вглядываясь вдаль,
вспомнишь город в северном тумане...
До сих пор наброшена вуаль
на район. Не город это вовсе,
но вдова (не баба, а – цемент!),
где ждала нас пасмурная осень,
где мы пили пиво и абсент,
где любовь не ведала границы,
где руками руки согревал,
где пришлось до времени проститься,
где всё тот же длится ритуал
расставанья, осени, тумана,
где пишу письмо под светом бра
я тебе. Прости! Мы слишком рано...
Хоть теперь и кажется, – пора!
Copyright 2008-2016 | связаться с администрацией